Словно уши, плавно качались пблы
у промокшей шляпы — печальный слоник,
на трубе играя, глядел на волны.
И садились чайки на крайний столик.
Эти просто пили, а те — кричали,
и фонарь горел, не фонарь — фонарик.
Он играл на черном, как смерть, причале —
выдувал луну, как воздушный шарик.
И казалось — было такое чувство —
он уйдет оттуда — исчезнет море,
пароходик, чайки — так станет грустно,
и глотнешь не пива, уже, а горя.
Потому и лез, и совал купюры, —
чтоб играл, покуда сердца горели:
«Для того придурка, для этой дуры,
для меня, мой нежный, на самом деле»