Михаил Окунь. «К нам приехал Боря Рыжий»

Попытка литературных воспоминаний

В мае первого года нового века в Петербург пришло известие о самоубийстве поэта Бориса Рыжего. В очерке о нем, написанном полугодом раньше, я не изменил ни слога – пусть Боря останется таким, каким запомнился во время последней встречи. В конце концов, это была жизнь, и незачем ей ни прихорашиваться, ни костенеть перед ликом смерти.
А всё зло, действительно, «от них» — «нахлынут горлом и убьют».

Сначала утром на пороге возник Борин друг, поэт Олег Дозморов. Они вместе приехали с литературной тусовки из Нижнего, но Боря после поезда слегка затерялся. Позже позвонил, встретились днем у Финляндского, под «всадником на броневике». У Бори за брючным ремнем по-рабфаковски заткнута книжка его стихов – только что вышедшая, последний экземпляр (остальные авторские за полдня успел спустить). Обнялись, книжку подарил. Пошли по городу, задевая девушек.
Когда переходили через Литейный мост, Боря спросил:
— А ты когда-нибудь е…л малолеток?
(Вероятно вспомнил кое-что из «Ночного ларька».*) Пришлось ответить по-таковски:
— Без комментариев.
В Спасо-Преображенском соборе Рыжий выказал себя атеистом – зашел и сразу вышел, не умилился.
В книжном на Рубинштейна Олег купил и подарил Боре книгу стихов графа Хвостова – как редактору рубрики «Граф Хвостов» в журнале «Урал».

В прошлом году на мероприятии под забавным названием «всемирный конгресс поэтов» Боря был малоизвестным поэтом, «открытием» альманаха «URBI». А в этом году уже стал известным: подборки, статьи, «новый Есенин» и всё такое…**
В одиннадцать вечера того же дня звонок от знаменитого и уважаемого поэта К.:
— Миша, это вы курируете Бориса Рыжего? Приезжайте, пожалуйста, за ним…
Сели с Олегом в маршрутку, домчались в пять минут. За столом трое – поэт К., его супруга, критик Н., и Боря. Опасения поэта К. показались мне преувеличенными (видимо, возникли они, так сказать, авансом): сидит Рыжий ровно, улыбается благостно. Уходя, Боря пообещал хозяину:
— Отобью у вас Ленку!

Олег всё по Эрмитажам, а Боря упорно изучает наши окраинные достопримечательности – пивбары и прочие «точки», парк с прудом. Стоит конец мая, солнце печет, малюпсики хорошенькие в траве снуют.
Лишь раз Боря выбрался в центр, в гостиницу за вещами (так ни разу в ней и не переночевал). Пред этим около разливухи зацепил пожилого бомжа-попрошайку, позвал ехать с собой. Тот с охотой полез в маршрутку. Народ внутри шарахнулся. «Только обратно его не привози!» — напутствовал я.
Недели через две я того бомжа снова встретил – был он побрит и просветлен. То ли Боря его просветлил и наставил, то ли под бомжа он косил, чтобы на свои не пить.

Олег простудился и лежит дома – доконали его наши красоты. Накануне отъезда гостей появилась с дачи мать, удивилась присутствию в квартире незнакомого человека на раскладушке. Когда позже зашли мы с Борей, спросила:
— А это что за алкоголик?
Вообще-то на алкоголика Боря не похож (разве что с годами доберет), но последние три ночи спал не раздеваясь – может быть, тут собака зарыта.
В день отъезда Боря сквозь сон категорически отказался идти опохмеляться (было часов пять утра). Пришлось тащиться одному. По возвращении заснул, а потому отбытие екатеринбургских поэтов прошло мимо меня.
Проснулся лишь вечером, выглянул в окно: солнце косо светит на проспект Энергетиков; всё то ж; не выломиться; и нечего на излете тысячелетия делать вид, что стихи здесь ни при чем – всё зло от них.

После смерти Бориса Рыжего (1974 – 2001, лермонтовский возраст) прошло более шести лет. Вышли книги, появились статьи о нем.

В тот 2001-й год отец поэта, Борис Петрович, приезжал в Петербург. Он побывал у меня в гостях 6 июня, в день рождения Пушкина. Я запомнил этот день потому, что позже Борис Петрович отправился в Дом композитора на вручение премии «Северная Пальмира» (ее по традиции вручали именно в этот день). Он уже, вероятно, знал, что премией в номинации «Поэзия» посмертно отметят его сына. Так и вышло. Я вместе с ним не поехал, не захотел там светиться и пить на банкете с теми, с кем не хочу.
Эта премия стала второй для Бори. Первую – «Антибукер» — он получил за публикацию подборки стихов в «Знамени».
Борис Петрович, доктор наук и крупный геологический начальник, приезжал ко мне не зря. Он знал, что этот очерк будет вскоре опубликован, и хотел до публикации просмотреть его.
Сел за мой письменный стол, внимательно всё прочитал, сделал пару мелких фактических замечаний, которые я тут же внес (остался экземпляр с его пометками цветным коричневым карандашом).
Прочитав о том, как Борис бомжа просветлил, покивал: «Да, он это умел…» Насчет эпизода про малолеток процедил: «Это ваше дело, о чем вы там говорили…»
И всё же, когда очерк вышел, обиделся – догадываюсь, на что…
Потом мы сидели на кухне, пили чай, я предложил выпить коньяку. Полез за бутылкой греческой «Амфоры» и спохватился, что осушил ее прошлой ночью. Вышел конфуз.
Через всю левую щеку Бориса шел крупный рваный шрам. Борис Петрович посетовал: пишут теперь всякие журналисты, что получил он его в бандитских разборках, а на самом деле трехгодовалым малышом тащил стеклянную банку, упал, банка разбилась…
Борис Петрович лишь на несколько лет пережил сына, умер от инфаркта. Светлая память.
У меня хранятся два письма Бориса Рыжего. Едва ли когда-нибудь они увидят свет. Странно – так и не найдя понимания в своем поколении (и уже отчаявшись найти), я обнаружил его в человеке поколения „next“.
Каждый свой звонок из Екатеринбурга Борис заканчивал дружеским пожеланием: «Держись!..» Я, Боря, держусь, а ты где?